Художественный руководитель Пермского театра оперы и балета, и оркестра musicAeterna, дирижер, Теодор Курентзис, про чернила Моцарта, Малера, Петербург, плохую критику и теорию Дарвина. Разговор снят в Доме Радио в Санкт-Петербурге.

---

Содержание:
00:00 – Всем привет! Приятного просмотра
01:00 – Бела Барток
02:15 – «Идоменей»
03:30 – Что лучше поможет понять классику
05:30 – Про интерпретации и что будет если играть точно как написано
09:15 – Малер, дружеская интерпретация, ошибки восприятия.
11:40 – Инстинкт итерпретатора
13:43 – Про Петербург
16:46 – Почему оркестр Курентзиса играет стоя
19:37 – Обучение. Мусин. Мравинский
21:30 – Правда внутри
22:08 – «Я не мечтал стать дирижером». Как Теодор стал дирижером.
23:30 – Первое, что нужно сделать, чтобы стать дирижером
24:45 – Дягилевский фестиваль: Малер, симфония No 9. Брамс, Реквием
28:30 – Про критику
33:15 – Про агностиков и атеистов
37:55 – Зальцбургский фестиваль и те, кто не любит Курентзиса
40:40 – «На Олимпе?»
41:15 – «Мне не все нравится, что я делаю…»

ВИДЕО || VIDEO:

Теодор:

Мы должны исследовать новые течения в искусстве. Посмотреть на новое экспериментальное лабораторное искусство. Это может быть танец. Или театр. Это нам поможет лучше понять классику, которую мы считаем, что знаем.

…

Есть люди, которые думают, что знают творчество Чехова. Ставят всю жизнь Чехова. Но на самом деле ты не можешь понять глубину такого гения, если варишься в собственном соку. Однажды ты должен немного абстрагироваться; обогащаться; путешествовать. И снова вернуться, чтобы посмотреть на это через новый опыт.

…

Если играть Чайковского – любое произведение – точно так, как написано, оно становится более радикальным.

…

Если вы хотите кого-то удивить в классической музыке, просто берите партитуру и чётко играйте со всеми указаниями.

…

Большинство меломанов, естественно, не знают наизусть партитуру. Они видели пару записей, про которые они считают, что они хорошие. Привыкли к ним. И имеют это как архетип в центре своего представления. И всё остальное сравнивают с этими записями. И так им покажется, это хорошо или плохо, быстро или медленно, стремительно, тихо или громко, эмоционально, белое или чёрное. Но это очень поверхностная история. Если вы хотите таких людей удивить, и чтобы они вам сказали, что вы безумец, просто берите партитуру и сыграйте то, что написано. Скажут, что вы очень радикальны. Даже если вы сыграете по метроному, они все будут очень удивлены. Потому что никто этого не делает.

…

Я не говорю, что они должны это делать. Нет. Я не хочу критиковать их правду. У каждого есть своя правда. Мы знаем, что многие композиторы меняли интерпретацию каждый день. Малер редактировал свою партитуру на каждый концерт, который сам давал; делал в ней новые наметки, менял динамику радикально.

Ты должен иметь инстинкт и понять, как если бы композитор был рядом с тобой: что лучше сделать для произведения.

…

Самая главная цель: чтобы драматургия произведения, которое ты играешь, тронула слушателя до глубины души. Я должен вытаскивать то, что композитор хочет, из вашего сознания, из вашего сердца. Если операция прошла успешно, но пациент умер – это бездарная ситуация.

…

Со временем мы канонизируем всё, что было в прошлом. Например. Какой-то мой друг Володя играет моё произведение. А у него только две репетиции. Оркестр не выучил текст. Какие-то вещи упрощают, как-то это собирают и играют. Кто-то это записывает. А мы помрём все. А кто-то через сто лет найдёт запись и скажет: “Теодор был там рядом с ним, так нужно играть эту музыку”. Но условность, что я был в шоке, потому что они не выучили ноты, и так далее, и так далее, – это никто не будет учитывать. Поэтому инстинкт интерпретатора в том, чтобы делать как можно лучше, чтобы почувствовать атмосферу, понять, что происходит у тебя в жизни, у людей в жизни, и это произведение должно говорить.

…

Коммуникация – это когда мы слушаем друг друга. Поэтому исполнитель должен слушать эту тишину в зале. Он должен почувствовать, что требуется в этот момент, и наполнить его. И этот диалог очень важен.

…

Особенный трепет – выступать в Санкт-Петербурге. Этот город пропитан культурой. Конечно, это высокие слова, которые каждый говорит. Тем не менее, “зачет” все время нужно пересдавать каждый раз. Ты никогда не сдал все экзамены в этом городе.

…

Я не мечтал стать дирижером. Мой талант предназначен для композиции и поэтичности. Я мог хорошо оформить идею свою, и создавать её. Но получилось так, что я видел эту идею и в чужих произведениях. И кто-то считал, что это убедительно. И так я стал дирижером. И я осознанно отнимал у себя все вещи, которые характеризуют дирижера, потому что они не совпадают с моим поэтическим миром.

…

Я люблю критику в свой адрес. Но хотелось бы, чтобы люди, которые пишут критику, по крайней мере знали бы материал так, как я знаю. Если люди не знают материал и слушали две записи в своей жизни, и потом они живут в каких-то шаблонах… Если бы они посвятили бы время изучить глубоко этот материал, они понимали бы немножечко больше.

Мне интересно понять: “А вы понимаете, что я говорю? Или вы понимаете что-то другое?” В хороших критиках где проблема… Приходят какие-то люди и восторгаются: “О, Теодор! Вы такой!.. Такой..” И говорят, говорят, говорят. А я понимаю, что они ничего не поняли. Что-то другое поняли, им что-то понравилось, по своим причинам. Я им говорю: “Спасибо, но я не делал то, что вы говорите”.
А иногда бывает плохая критика, где человек меня не любит и изначально хотел что-то плохо написать, но он что-то понял.
Но все без исследования.
Я бы предпочел, чтобы они знали партитуру.
Если я пойду на какой-то концерт, мне может понравиться или не понравиться, по каким-то своим причинам. Но чтобы критиковать, я должен изучить партитуру по крайней мере на том уровне, на котором ее знает дирижер.

…

Я общаюсь с людьми, которые реально делают критические издания и знают. Мы спорим о каких-то нотах: это стаккато или каель. А это Моцарт писал карандашом или не Моцарт, и какого цвета чернила? Может быть, зелёные? Мы даже почерк проверяем.

…

Например, агностики или атеисты говорят мне, что бог не существует. Есть люди, которые верят в теорию Дарвина. Хочу спросить их, а они могут нам доказать теорию Дарвина? Они говорят: да, мы можем. Откуда? Мы читали книги, вот ученые говорят. А вы сами можете это доказать; вы сами делали ваше исследование; или вы тоже верите? Только вы верите в то, что ученые говорят. В итоге, и агностики, и атеисты, и дарвинисты доверяют другим источникам. Но есть вера, которая отключает сердце. Во главе ставится разум, который слепой, потому что он сам не может совладать с этой информацией.

То же самое в критике. Мы что-то принимаем априори. Входим в состояние доверия какой-то информации. Есть запись, она существует, про нее говорят: вот это правильно. И потом с ней сравнивают всё остальное. Чтобы понять, правильно или не правильно, я должен пройти этот путь.

…

Руки опускаются. Руки поднимаются. А потом получается, что ты дирижер – опускаешь и поднимаешь руки.